Папа просил передать вам всем что театр закрывается нас всех тошнит

У Хармса есть гениальный рассказ под названием “Неудачный спектакль”, в котором на сцену постоянно кто-то выходит, икает, тошнит и уходит за кулисы. А заканчивается все тем, что маленькая девочка говорит: “Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!”.

Жалко, что на премьере фильма “Энтропия” не нашлось ни одной маленькой или большой девочки, которая бы прекратила адское действо, царившее на сцене и в зале. Мы уже писали об этом фильме режиссера Марии Саакян, где главные роли сыграли Ксения Собчак, Валерия Гай Германика и божий человек, модель и экс-судья в “Топ-модели по-русски”, Данила Поляков.

Собчак благоразумно от премьеры откосила, оставив отдуваться своих коллег по съемочной площадке. Но и без нее кинотеатр “35 мм”, где проходил показ, не покидало безумие. Поляков, как настоящий защитник отечества, прибыл на премьеру в платье и затейливо подкрашенными красным бородой и глазами. Гай Германика также отнеслась к премьере серьезно – накрутила волосы, наклеила ресницы, нарисовала шикарные стрелки, а, чтобы быть еще краше, заправилась красным вином, которое кокетливо торчало из ее сумочки.

В отсутствие постоянного бойфренда режиссер приволокла двух редкой уродливости собак под мышкой. Решив разрядить обстановку, Валерия предложила нарядному Даниле раздеться. Божий человек внял приказу Германики, скинув с себя женские одежки и исподнее, стыдливо спрятав естество между ног, и горделиво поднял руки над головой. Мол, вот я каков – то ли девочка, то ли видение.

Тут же вспомнился главный убивец в “Молчании ягнят”, который развлекался таким же образом у себя дома. Московские тусовщики неоднократно видели, как Поляков проделывал подобный трюк в ночных клубах – если его хорошенечко попросить, так что делать “девочку” (так Данила называет свой акт), ему далеко не впервой, и это не было признаком сильнейшего волнения перед премьерой. Подумалось, что надо бы ему попробовать повторить этот фокус в день ВДВ в Парке Горького. Зрители обалдели, а Гай Германика и Поляков сообщили, что каждый, кто до конца фильма выйдет из зала, должен будет раздеться догола.

Первым через 10 минут выскочил сам Данила, как и обещал, в чем мама родила. За ним вышла, на удивление, одетая Германика, которая сказала своим друзьям, что если посмотрит фильм, то ее стошнит. И вернулась только на запланированное общение со зрителями. Которых, к слову сказать, в зале осталось немного – журналисты и гости картины под предлогом “сходить в туалет”, чинно отходили три шага от зрительного зала, а затем пулей бежали подальше от кинотеатра – аж набойки отваливались. Общения со зрителями не получилось.

Валерия Гай Германика, видимо, с толком провела полтора часа вне кинозала, так что ноги ее не держали. Усевшись на сцене в компании двух своих собак, она в витиеватых выражениях выражала свое отношение к зрителям и “Энтропии”, прерывавшись на попить и покурить. Отчаявшись добиться от барышни адекватного ответа, из зала расползлись последние зрители.

Более уродливого действия, чем в тот вечер, представить было невозможно. О’кей, и фильм и вокругпремьерная история на сцене вполне себе вписывается в рамки современного искусства, которое живо тем, что играет на твоих нервах: если тебя адски бесит, то уже хорошо – значит, задело (так объясняют сами творцы). Но в данном случае не хватало главного – идеи. Ибо если ты уж пытаешься устраивать перформанс, то позаботься о том, чтобы в этом был какой-то смысл. Протест, или, если угодно, призыв к революции. Потому что в другом случае ты не арт-объект, а идиот с мужским “недостатком”, зажатым между ног и не модная режиссерша, такая вся “настоящая”, а просто пьяная дура.

Тюк!

Лето. Письменный стол. Направо дверь. На стене картина. На картине
нарисована лошадь, а в зубах у лошади цыган. Ольга Петровна колет
дрова. При каждом ударе с носа Ольги Петровны соскакивает пенснэ.
Евдоким Осипович сидит в креслах и курит.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену, которое однако нисколько не
раскалывается.)

Евдоким Осипович: Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенснэ бьет по полену.)

Евдоким Осипович: Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенснэ бьет по полену.)

Евдок. Осип.: Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенснэ бьет по полену).

Евдоким Осипович: Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенснэ.) Евдоким Осипович! Я вас прошу, не
говорите этого слова “тюк”.

Евдоким Осипов.: Хорошо, хорошо.

Ольга Петровна (Ударяет колуном по полену.)

Евдок. Осипов.: Тюк!

Даниил Хармс – Меня называют Капуцином

Ольга Петров. (надевая пенснэ): Евдоким Осипович! Вы обещали мне не
говорить этого слова “тюк”!

Евдок. Осипов.: Хорошо, хорошо, Ольга Петровна! Больше не буду.

Ольга Петр. (ударяет колуном по полену.)

Евдок. Осипов.: Тюк!

Ольга Петр. (надевая пенснэ): Это безобразие! Взрослый, пожилой человек
и не понимает простой человеческой просьбы!

Евдок. Осипов.: Ольга Петровна! Вы можете спокойно продолжать вашу
работу. Я больше мешать не буду.

Ольга Петровна: Ну я прошу вас, я очень прошу вас: дайте мне расколоть
хотя бы, это полено!

Евдоким Осипович: Колите, конечно колите!

Ольга Петр. (ударяет колуном по полену.)

Евдок. Осипов.: Тюк!

Ольга Петровна роняет колун, открывает рот, но ничего не может сказать.
Евдоким Осипович встает с кресел, оглядывает Ольгу Петровну с головы до
ног и медленно уходит. Ольга Петровна стоит неподвижно, с открытым ртом
и смотрит на удаляющегося Евдокима Осиповича.

Занавес медленно опускается.

Что
теперь продают в магазинах

Коратыгин пришел к Тикакееву и не застал его дома.

А Тикакеев, в это время, был в магазине и покупал там сахар, мясо и
огурцы.

Коратыгин потолкался возле дверей Тикакеева и собрался уже писать
записку, вдруг смотрит идет сам Тикакеев и несет в руках клеенчатую
кошелку.

Коратыгин увидал Тикакеева и кричит ему:

– А я вас уже целый час жду!

– Неправда, – говорит Тикакеев, – я всего
25 минут как из дома.

– Ну, уж этого я не знаю, – сказал Коратыгин,
– а только я тут уже целый час.

– Не врите! – сказал Тикакеев. – Стыдно
врать.

– Милостивейший государь! – сказал Коратыгин.
– Потрудитесь выбирать выражения.

– Я считаю… – начал было Тикакеев, но
его перебил Коратыгин:

– Если вы считаете… – сказал он. Но тут
Коратыгина перебил Тикакеев и сказал:

– Сам-то ты хорош!

Эти слова так взбесили Коратыгина, что он зажал пальцем одну ноздрю, а
другой ноздрей сморкнулся в Тикакеева.

Тогда Тикакеев выхватил из кошелки самый большой огурец и ударил им
Коратыгина по голове.

Коратыгин схватился руками за голову, упал и умер.

Вот какие большие огурцы продают теперь в магазинах!
Даниил
Хармс 

Машкин
убил Кошкина

Товарищ Кошкин танцевал вокруг товарища Машкина.

Тов. Машкин следил за тов. Кошкиным.

Тов. Кошкин оскорбительно махал руками и противно выворачивал ноги.

Тов. Машкин нахмурился.

Тов. Кошкин пошевелил животом и притопнул правой ногой.

Тов. Машкин вскрикнул и кинулся на тов. Кошкина.

Тов. Кошкин попробовал убежать, но спотыкнулся и был настигнут тов.
Машкиным.

Тов. Машкин ударил кулаком по голове тов. Кошкина.

Тов. Кошкин вскрикнул и упал на четверинки.

Тов. Машкин двинул тов. Кошкина ногой под живот и еще раз ударил его
кулаком по затылку.

Тов. Кошкин растянулся на полу и умер.

Машкин убил Кошкина.

Сон
дразнит человека

Марков снял сапоги и, вздохнув, лег на диван.

Ему хотелось спать, но, как только он закрывал глаза, желание спать
моментально проходило. Марков открывал глаза и тянулся рукой за книгой.
Но сон опять налетал на него и, не дотянувшись до книги, Марков ложился
и снова закрывал глаза. Но лишь только глаза закрывались, сон улетал
опять, и сознание становилось таким ясным, что Марков мог в уме решать
алгебраические задачи на уравнения с двумя неизвестными.

Долго мучился Марков, не зная, что ему делать: спать или бодрствовать?
Наконец измучившись и взненавидев самого себя и свою комнату, Марков
надел пальто и шляпу, взял в руку трость и вышел на улицу. Свежий
ветерок успокоил Маркова, ему стало радостнее на душе и захотелось
вернуться обратно к себе в комнату.

Войдя в свою комнату, он почувствовал в теле приятную усталость и
захотел спать. Но только он лег на диван и закрыл глаза, –
сон моментально испарился.

С бешенством вскочил Марков с дивана и, без шапки и без пальто,
помчался по направлению к Таврическому саду.

Охотники

На охоту поехало шесть человек, а вернулось-то только четыре.

Двое-то не вернулись.

Окнов, Козлов, Стрючков и Мотыльков благополучно вернулись домой, а
Широков и Каблуков погибли на охоте.

Окнов целый день ходил потом расстроенный и даже не хотел ни с кем
разговаривать. Козлов неотступно ходил следом за Окновым и приставал к
нему с различными вопросами, чем и довел Окнова до высшей точки
раздражения.

КОЗЛОВ:

Хочешь закурить?

ОКНОВ:

Нет.

КОЗЛОВ:

Хочешь, я тебе принесу вон ту вон штуку?

ОКНОВ:

Нет.

КОЗЛОВ:

Может быть, хочешь я тебе расскажу что-нибудь смешное?

ОКНОВ:

Нет.

КОЗЛОВ:

Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком.

ОКНОВ:

Мало того, что я тебя сейчас этим камнем по затылку ударил, я тебе еще
оторву ногу.

СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:

Что вы делаете? Что вы делаете?

КОЗЛОВ:

Приподнимите меня с земли.

МОТЫЛЬКОВ:

Ты не волнуйся, рана заживет.

КОЗЛОВ:

А где Окнов?

ОКНОВ (отрывая Козлову ногу):

Я тут, недалеко!

КОЗЛОВ:

Ох, матушки! Сса-па-си!

СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:

Никак он ему и ногу оторвал!

ОКНОВ:

Оторвал и бросил ее вон туда!

СТРЮЧКОВ:

Это злодейство!

ОКНОВ:

Что-о?

СТРЮЧКОВ:

…Ейство…

ОКНОВ:

Ка-а-ак?

СТРЮЧКОВ:

Нь… нь… нь… никак.

КОЗЛОВ:

Как же я дойду до дому?

МОТЫЛЬКОВ:

Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку.

СТРЮЧКОВ:

Ты на одной ноге стоять можешь?

КОЗЛОВ:

Могу, но не очень-то.

СТРЮЧКОВ:

Ну мы тебя поддержим.

ОКНОВ:

Пустите меня к нему!

СТРЮЧКОВ:

Ой нет, лучше уходи!

ОКНОВ:

Нет, пустите!.. Пустите!.. Пусти. … – Вот, что я
хотел сделать!

СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:

Какой ужас!

ОКНОВ:

Ха-ха-ха!

МОТЫЛЬКОВ:

А где же Козлов?

СТРЮЧКОВ:

Он уполз в кусты!

МОТЫЛЬКОВ:

Козлов, ты тут?

КОЗЛОВ:

Ша́ша…!

МОТЫЛЬКОВ:

Вот ведь до чего дошел!

СТРЮЧКОВ:

Что же с ним делать?

МОТЫЛЬКОВ:

А тут уж ничего с ним не поделаешь. По-моему его надо просто удавить.
Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь?

КОЗЛОВ:

Ох, слышу, да плохо.

МОТЫЛЬКОВ:

Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!.. Вот…
вот… вот…

СТРЮЧКОВ:

Вот сюда вот еще! Так, так, так! Ну-ка еще… Ну, теперь
готово!

МОТЫЛЬКОВ:

Теперь готово!

ОКНОВ:

Господи благослови!

 Исторический
эпизод

В. Н. Петрову

Иван Иванович Сусанин (то самое историческое лицо, которое положило
свою жизнь за царя и впоследствии было воспето оперой Глинки) зашел
однажды в русскую харчевню и, сев за стол, потребовал себе антрекот.
Пока хозяин харчевни жарил антрекот, Иван Иванович закусил свою бороду
зубами и задумался; такая у него была привычка.

Прошло тридцать пять колов времени и хозяин принес Ивану Ивановичу
антрекот на круглой, деревянной дощечке. Иван Иванович был голоден и,
по обычаю того времени, схватил антрекот руками и начал его есть. Но
торопясь утолить свой голод, Иван Иванович так жадно набросился на
антрекот, что забыл вынуть изо рта свою бороду и съел антрекот с куском
своей бороды.

Вот тут-то и произошла неприятность, так как, не прошло и пятнадцати
колов времени, как в животе у Ивана Ивановича начались сильные рези.
Иван Иванович вскочил из-за стола и ринулся на двор. Хозяин крикнул
было Ивану Ивановичу: “Зри ка́ко твоя брада кло́чна!” Но Иван Иванович,
не обращая ни на что внимания, выбежал на двор.

Тогда боярин Ковшегуб, сидящий в углу харчевни и пьющий сусло, ударил
кулаком по столу и вскричал: “Кто есть сей?” А хозяин, низко кланяясь,
ответил боярину: “Сие есть наш патриот Иван Иванович Сусанин”. “Во
как!” – сказал боярин, допивая свое сусло. “Не угодно ли
рыбки?” – спросил хозяин. “Пошел ты к бу́ю!” –
крикнул боярин и пустил в хозяина ковшом. Ковш просвистел возле
хозяйской головы, вылетел через окно на двор и хватил по зубам сидящего
орлом Ивана Ивановича. Иван Иванович схватился рукой за щёку и
повалился на бок.

Тут справа из сарая выбежал Карп и, перепрыгнув через корыто, в
котором, среди помой, лежала свинья, с криком побежал к воротам. Из
харчевни выглянул хозяин. “Чего ты орешь?” спросил он Карпа. Но Карп,
ничего не отвечая, убежал.

Хозяин вышел на двор и увидел Сусанина лежащего неподвижно на земле.
Хозяин подошел поближе и заглянул ему в лицо. Сусанин пристально глядел
на хозяина. “Так ты жив?” – спросил хозяин. “Жив, да ти́лько
страшусь, что меня еще чем-нибудь ударят”, – сказал Сусанин.
“Нет, – сказал хозяин, – не страшись. Это тебя
боярин Ковшегуб чуть не убил, а теперь он ушедши”. “Ну, слава Тебе
Боже,!” – сказал Иван Сусанин, поднимаясь с земли.
– “Я человек храбрый, да ти́лько зря живот покладать не
люблю. Вот я приник к земле и ждал: чего дальше будет? Чуть что, я бы
на животе до самой Елдыриной слободы бы уполз… Евона как
щёку разнесло. Батюшки! Полбороды отхватило!” “Это у тебя еще и раньше
так было”, – сказал хозяин. “Как это так раньше? –
вскричал патриот Сусанин. – Что же, по-твоему, я так с
клочной бородой ходил?” “Ходил”, – сказал хозяин. “Ах, ты,
мя́фа”, – проговорил Иван Сусанин. Хозяин зажмурил глаза и,
размахнувшись, со всего маху, звезданул Сусанина по уху. Патриот
Сусанин рухнул на землю и замер. “Вот тебе! Сам ты мя́фа!” –
сказал хозяин и удалился в харчевню.

Несколько колов времени Сусанин лежал на земле и прислушивался, но, не
слыша ничего подозрительного, осторожно приподнял голову и осмотрелся.
На дворе никого не было, если не считать свиньи, которая, вывалившись
из корыта, валялась теперь в грязной луже. Иван Сусанин озираясь
подобрался к воротам. Ворота по счастию были открыты и патриот Иван
Сусанин, извиваясь по земле как червь, пополз по направлению к
Елдыриной слободе.

Вот эпизод из жизни знаменитого исторического лица, которое положило
свою жизнь за царя и было впоследствии воспето в опере Глинки.