Тошнит от эха москвы

Контент радиостанции «Эхо Москвы» нуждается в «очень внимательной фильтрации», считает президент России Владимир Путин. С такой точкой зрения глава государства выступил во время «Прямой линии», отвечая на вопрос, когда госкорпорация «Газпром» прекратит финансировать «Эхо» в связи с чересчур резкими материалами в отношении Кремля и страны в целом.

При этом российский лидер заметил, что компания «Газпром-медиа», являясь главным учредителем радиостанции, предпочитает не вмешиваться в редакционную политику СМИ. «Это в том числе свидетельствует о том, что мы уделяем внимание тому, что называется свободой прессы», — подчеркнул Путин.

Главный редактор «Эха» Алексей Венедиктов воспринял реплики президента как нечто очень обидное: «Я не очень понимаю термин «фильтрация». Я думаю, что президент имел в виду тональность выступлений некоторых гостей и журналистов, которые бывают резки и радикальны. Думаю, что часто политические деятели, начиная с президента, бывают раздражены, возможно, обижены. Но запретных тем — фильтрации тем — быть не может».

    И вот тут-то Венедиктов в очередной раз соврал, причем самым классическим образом. Дело в том, что именно «Эхо Москвы», под чутким руководством главреда и на деньги «Газпрома», занимается самой что ни на есть настоящей фильтрацией. Фильтрацией запретных тем и неугодных авторов.

Как «фильтровать базар». Инструкция от «Эха Москвы»

Я на протяжении нескольких лет вел блог на сайте «Эха». Ребят активно корежило от моих материалов и в большинстве случаев они отказывали в публикациях, присылая веселую формулировочку «В публикации отказано. Пост отклонен редактором». Однако, некоторые материалы моментально оказывались на сайте, если в них речь шла о каких-либо негативных моментах российской власти, чиновниках. Но ни дай Бог нехорошо упомянуть о жулике Навальном, отмороженном Шендеровиче, иностранных грантах для оппозиции или, наоборот, положительно рассказать о «Бессмертном полке» и махинациях с его информационным освещением в либеральных СМИ или о победе в Великой Отечественной.  Сразу же, в течение пяти минут, «пост отклонен редактором».

Но когда я начал публиковать в твиттере и фейсбуке такие вот сканы волшебных отказов «Эха Москвы», рассказывать на радиостанции «Вести ФМ» об откровенном цензурировании на «Эхе», они долго ломали голову, каким образом от меня избавиться (так, чтобы без разговоров о «свободе слова») и наконец-то придумали.

Во-первых, произошло чудо. Ранее я находился в списке автором «Эха», между однофамильцами Григорием Лурье и Самуилом Лурье. А потом как-то по-тихому я куда-то исчез, а в «списке авторов» остались лишь Григорий и Самуил. Им, наверное, теперь грустно без меня. Ну, это, наверное, случайность?

И, во-вторых, самая принципиальная и бесцензурная редакция «Эха» изобрела удивительное ноу-хау. Согласно правилам сайта, материалы, в публикации которых отказано, превращаются в, так называемые, «черновики» и висят на моей страничке, видимые только мне и редакции. Но если «черновиков» собралось более четырех, то перед очередной публикацией сайт вежливо сообщает «создано много черновиков» и просит их удалить. После удаления старых черновиков можно отправлять на модерацию (рассмотрение редактора) новые статьи. И вот тут-то я и узнал про цензурное ноу-хау «Эха Москвы». У меня, в моем блоге на этой удивительной радиостанции… перестали удаляться черновики и что-либо сделать с этим невозможно. Просто зависли и висят там вечно, тем самым, не давая возможности публиковать что-либо новое. Простенько и со вкусом. Вот как-то так:

Но история со мной – это лишь небольшой штрих на почти белых одеждах больших борцов за свободу слова из «Эха Москвы». В конце концов, главный редактор издания или радиостанции вправе сам решать какие темы ему нравятся идеологически, а какие – нет. Только вот в этом случае не стоит называть себя независимой радиостанцией, которая свободна от цензуры. Правда же, господин Венедиктов?

Деньги для «Эха». Или почему снова врет Венедиктов

По поводу финансирования «Эха Москвы» компанией «Газпром-медиа» Алексей Венедиктов сразу же после прямой линии Президента заявил, что он, будучи главным редактором и акционером радиостанции, «об этом не уведомлен». Ну, не осведомлен главред о том, на какие деньги существует редакция. Бывает. Только вот у меня возникает весьма неприятная альтернатива: если главный редактор заявляет, что не в курсе на какие деньги существует его СМИ, то он либо жулик и откровенно врет, либо не может быть главным редактором в связи с профессиональной непригодностью.

И вот снова вам немного из Венедиктова: «Если президент прав (а он информирован), то вопрос к генеральному директору, поставленному в 2014 году покойным Михаилом Лесиным — куда ушли деньги «Газпрома»?». Да, вам же и ушли, Алексей Алексеевич. Но об этом говорить, по мнению редакции и слушателей «Эха», как-то не очень этично и в определенных кругах не принято. Даже как-то обидно им говорить об этом.

 Так намедни коллеги, желая прояснить ситуацию насчет денег «Газпрома, попробовали выйти на связь с главным редактором «Эха». Но помощница Венедиктова, услышав вопрос, сообщила, что Алексей Алексеевич в настоящий момент не может обсуждать эту тему, поскольку вынужден срочно куда-то уехать. А если Венедиктов не может «обсуждать эту тему», то придется обсудить её здесь и освежить память Алексею Алексеевичу.

Читайте также:  Делаю куни и тошнит

Итак, согласно заключению ревизионной комиссии ЗАО «Эхо Москвы» (документ имеется), радиостанция, как и многие СМИ, является активом убыточным. В 2016 году доходы «Эха Москвы» составили 433 миллиона 530 тысяч рублей, а расходы — 481 миллион 44 тысячи. На следующий год заработок «Эха» уменьшился на 34 миллиона 598 тысяч и составил 398 миллионов 932 тысячи. Зато расходы стали на 12 миллионов 880 тысяч больше и вылились в сумму 493 миллиона 924 рубля.

Источник

Убытки радиостанции в основном ложатся на плечи главного акционера «Эха Москвы» ООО «Аура-Медиа», доля которой в уставном капитале равняется 66,66%. «Аура-Медиа», напомним, является дочерней компанией «Газпром-Медиа».

Кроме того, в 2017 году радиостанция получила от «Аура-Медиа» два транша — 22 миллиона 500 тысяч рублей и 48 миллионов 500 тысяч (соответствующие документы имеется в распоряжении нашей редакции). Эти деньги пошли в том числе и на оплату труда работающих с радиостанцией журналистов. В частности, в документах фигурирует имя Матвея Ганапольского, который, как выражается Венедиктов, отличается весьма радикальной тональностью.

Финансовая помощь со стороны «Аура-Медиа» ожидается и в текущем году. По данным из бюллетеней для голосования совета директоров «Эха», в 2018-м на счета радиостанции должны поступить три транша на общую сумму 232 миллиона 500 тысяч.

Источник

Напомню, что до 2016 года значительная часть акций радиостанции «Эхо Москвы» — 34% — принадлежала американским инвесторам. Но после того, как Госдума приняла законопроект, запрещающий иностранцам иметь долю в уставном капитале любого российского СМИ, равняющуюся 20 процентам и более, участие американцев в «Эхе Москвы» сначала снизилось до 19,92%, а после они вообще вышли из состава учредителей.

А совсем недавно Алексей Венедиктов в интервью своему коллеге Юрию Дудю пафосно поведал о том, что президент России Владимир Путин трижды спасал радиостанцию «Эхо Москвы» от закрытия, когда этого настоятельно требовали высокопоставленные и влиятельные лица. То есть, попытался продемонстрировать наличие самой высокой в стране «крыши». Понятно, что Венедиктов врет, но в данном случае он врет уверенно, зная то, что опровержения не будет. Не тот уровень. А значит, по мнению «Эха», можно смело рассказывать сказки и про отсутствие цензуры, и про отсутствие финансирования от госкорпорации «Газпром». Пилите, Леша, пилите. Они золотые…

  Разумеется, эти ребята во главе с Венедиктовым отлично понимают, что рано или поздно обнаружится, что гири чугунные, а не золотые. Но это же не сейчас, а значит пока еще можно убеждать своих слушателей и читателей, а также владельцев и инвесторов в том, что именно «Эхо» несет золотые слова в широкие слои населения. И вообще, хватит приставать к «уникальному творческому коллективу» с приземленными вопросами про цензуру и газпромовские деньги, лучше послушайте на «Эхе» очередное песнопение во славу дважды судимого блогера Леши Навального.

Источник

Каждый день Соня хочет, но отказывается есть: ее тошнит. Тошнота не отпускает Соню до вечера, когда прекращается действие наркоза. А утром все начинается заново

Сонечка — худенькая и бледная трехлетняя девочка — лежит в голубенькой прогулочной коляске и пытается сфокусировать взгляд на мамином лице. У нее кружится голова, и она то широко распахивает свои большие серые глаза, то закатывает их и снова ненадолго проваливается в сон. Через несколько минут она просыпается, пытается что-то сказать маме, но язык ее не слушается и вместо слов получаются лишь звуки.

Светлана и София в НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

София. НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

Соня злится, хмурится и снова ненадолго отключается. Так она выходит из наркоза после порции лучей в НИИ детской онкологии и гематологии на Каширке.

Наркоз

Соня с мамой приехали сюда из Владивостока специально на этот курс лучевой терапии. Соню лечат от рака почки — у нее нефробластома с метастазами в легкое, четвертая стадия. Ей уже удалили опухоль в РДКБ в Москве, уже начали химиотерапию во Владивостоке (прошел один курс из двенадцати), а вот теперь дали направление в Москву на Каширку на лучевую, которая нужна, чтобы добить все злокачественные клетки. Четырнадцать сеансов — четырнадцать дней подряд облучают брюшную полость в том месте, где была опухоль, а потом — десять дней на правое легкое, чтобы «выжечь» метастаз.

Кровать Софии в палате НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

В НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

Сама процедура облучения длится восемь-десять минут. Нужно просто полежать спокойно и подождать, пока машина доставит радиоактивные частицы точно в то место, которое врачи определили в начале курса. Но штука в том, что даже самые отважные и послушные трехлетние девочки могут начать ерзать во время процедуры, и тогда под облучение попадут здоровые ткани. Поэтому перед каждой процедурой малышей вводят в общий наркоз. Каждый день на протяжении всего курса, который может быть четырнадцать дней, а может и тридцать.

Читайте также:  И тошнит не тех кто врал а того кто слушал

Мама

Соня снова открывает глаза. Похоже, что коридор отделения радиологии кружится вокруг нее, и она жмурится, чтобы остановить этот «вертолет». Она хочет в палату и знает, что они пойдут, только когда мама ее оденет. Соня тянет к маме тоненькие ручки и требовательно мычит — после наркоза говорить ей еще сложно. 

Светлана в НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

«Кофточку наденем? Давай, конечно, вот твоя кофточка. И шапочку тоже? Вот наша красивая шапочка с цветочком! Что еще? Еще что-то нужно надеть?» — мама Света старается угадать, что просит малышка. И мы все вслушиваемся в ее мычание, пытаемся расслышать, что она пытается сказать. «Есть? Здесь? Что ты хочешь? Ах кре-е-естик! Ну конечно, мама крестик не надела тебе! Вот он у меня! Давай наденем!» 

Светлана выносит Софию с процедур в НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

Света облегченно вздыхает и наматывает веревочку с крестиком на запястье малышки, чтобы не поднимать ее лишний раз из коляски. «Может стошнить после наркоза», — объясняет она. 

Светлана везет Софию в палату

Фото: Василий Колотилов для ТД

Света совсем молодая мама — родила дочку в 17 лет. Она сама в семье младший, девятый ребенок, и мама говорила ей, что родить она еще успеет и с пеленками навозиться тоже, а в молодости лучше пожить для себя и поучиться. Но Света оказалась взрослой и самостоятельной и приняла решение, не сомневаясь. Ей хотелось свою семью, любви и тепла, которого, как она говорит, дома не хватало. И видно, что у нее получается. Она очень ласковая, чуткая, терпеливая. И очень по-взрослому спокойная и уравновешенная, даже в такой сложный период их жизни. 

Опухоль

Что с ее Сонечкой что-то не так, Света заметила зимой: дочь стала худеть и слабеть. Но по врачам пошли не сразу, потому что и муж, и она сама в детстве не были «пухляшами». 

«В какой-то момент я нащупала у нее опухоль сама, руками. Мы сразу помчались ко врачу, но хирурги смотрели, щупали и говорили, что это каловые массы и, кроме слабительного, ничего ей не нужно. А я не поверила и на следующий день пошла с ней к другому врачу и требовала, чтобы нам дали направление на госпитализацию и наконец-то сделали УЗИ». 

София и Светлана в игровой комнате НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

Тогда ее направили в областную детскую больницу Владивостока. Сейчас Света считает, что врачи продолжали тянуть время, даже когда поняли, что у малышки опухоль, и поставили ей онкологический диагноз, решали, смогут ли прооперировать ее во Владивостоке или все же отправлять в Москву. Опухоль на момент операции составляла 70% живота Сони.

Придя в себя от наркоза, Сонечка начинает просить есть, но, когда Света приносит ей тарелку с супом, сразу отворачивается. Так же отталкивает кашу и йогурт, которые просила все утро, пока ждали процедуру. Ее тошнит от запахов, хотя и очень хочется есть. И дурнота эта отпускает ее только к вечеру. А утром опять голодовка до наркоза и тошнота после. Света рассказывает, что так происходит все две недели курса лучевой, которые они уже прошли. И что даже во время химии ребенок ел и чувствовал себя лучше. 

София в игровой комнате НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина

Фото: Василий Колотилов для ТД

«Мы с ней второй раз в Москву приезжаем из Владивостока. Первый раз на операцию, второй вот на лучи. Здесь мы вдвоем. И раньше она не особенно скучала по папе и по дому, хотя любит его очень. А последние три дня каждый вечер говорит: «Сейчас я поем, и домой к папе поедем». Устала она, конечно».

Химия и лучи

В Москве их иногда кладут на обследования, а потом выписывают на амбулаторный режим — в это время они живут на съемной квартире. Впереди у Сони еще пятнадцать курсов лучей и затем одиннадцать курсов химии уже дома во Владивостоке. Это еще тридцать недель лечения, посчитала Света.

Она уверена, что они победят болезнь, что Сонечка выздоровеет, будет снова хорошо есть и наберет вес. А когда вырастет, уже и не вспомнит про все эти капельницы и бесконечные посленаркозные «вертолеты».

Читайте также:  Почему тошнит после кросса

София в палате НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина. 16 июля 2019 года. Москва

Фото: Василий Колотилов для ТД

Но курс лучевой терапии для Сонечки и для остальных малышей, которые лежат в НИИ детской онкологии и гематологии, мог бы проходить иначе. Для этого в отделении радиологии нужен аппарат, который подает наркоз не через вену, а через кислородную маску, где можно так рассчитать дозировку лекарства, что наркоз будет легким, на десять-пятнадцать минут, и без побочных эффектов. Благотворительный фонд «Настенька», который помогает деткам, больным раком, хочет купить в отделение такой аппарат со сложным названием «анестезиологическая система Carestation-620 с индивидуальным компрессором медицинского сжатого воздуха для проведения анестезии (наркоза) у детей». Аппарат стоит 2 622 000 рублей, из которых 1 200 000 уже собрано. Любая, даже совсем небольшая, сумма поможет приблизить момент, когда каждому ребенку, которому предстоит долгое и сложное лечение, станет немного легче.

Оригинал

Источник

Ïðåäñåäàòåëü ïðàâëåíèÿ «Ãàçïðîì-Ìåäèà» Ìèõàèë Ëåñèí ïóáëè÷íî ðàñêðèòèêîâàë ðåäàêöèîííóþ ïîëèòèêó ðàäèîñòàíöèè «Ýõî Ìîñêâû», íî ïðèçíàë, ÷òî èìååò âîçìîæíîñòü êîñâåííî íà íåå âëèÿòü.

 èíòåðâüþ Forbes ãëàâà ìåäèàõîëäèíãà òàêæå îïðîâåðã èíôîðìàöèþ î òîì, ÷òî ãëàâíûé ðåäàêòîð «Ýõà Ìîñêâû» Àëåêñåé Âåíåäèêòîâ ïðåäëàãàë âûêóïèòü ðàäèîñòàíöèþ, è çàÿâèë, ÷òî «Ãàçïðîì-Ìåäèà» íå ñîáèðàåòñÿ «ïðîäàâàòü ýòîò ðåñóðñ».

«Ìû ÷àñòî îáùàåìñÿ ñ ãîñïîäèíîì Âåíåäèêòîâûì, è ó íàñ î÷åíü ìíîãî ðàçíîãëàñèé. ß íåäîâîëåí ðåäàêöèîííîé ïîëèòèêîé «Ýõà Ìîñêâû», è Âåíåäèêòîâ çíàåò îá ýòîì. Ìû òûñÿ÷ó ëåò çíàåì äðóã äðóãà, ïîýòîìó ó íàñ íåò êàêèõ-òî òàêèõ òàíöåâ âîêðóã ýòîãî», — ðàññêàçàë Ëåñèí.

Îòâå÷àÿ íà âîïðîñ î òîì, êàêèå ó íåãî åñòü ïðåòåíçèè ê ðàäèîñòàíöèè, ãëàâà «Ãàçïðîì-Ìåäèà» ñêàçàë, ÷òî «ëèáåðàëüíàÿ ãðóïïà î÷åíü ÷àñòî ïåðåõîäèò ãðàíèöû äîçâîëåííîãî».

«Åñëè âû ëèáåðàëû è âàì íå íðàâèòñÿ, êàê êòî-òî ñåáÿ âåäåò, çà÷åì âû ñàìè òàê äåëàåòå? Çà÷åì âû õàìèòå â ýôèðå? Çà÷åì âû âûñòàâëÿåòå îïðåäåëåíèÿ, åõèäíè÷àåòå, õèõèêàåòå?» — âîçìóòèëñÿ ðóêîâîäèòåëü õîëäèíãà.

«Íåñìîòðÿ íà òî, ÷òî Âåíåäèêòîâ äåêëàðèðóåò, ÷òî «Ýõî Ìîñêâû» — ýòî ïëîùàäêà è íå áîëåå òîãî, ýòî âñå ðàâíî íåêèé ìîäåðèðóåìûé ïðîöåññ. È ìåíÿ óäèâëÿåò, ïî÷åìó â òàêîé-òî ïåðåäà÷å âåäóùèé ïðîìîë÷àë, íå äàë êîììåíòàðèé äðóãîé ñòîðîíû, ïî÷åìó îí íå îñòàíîâèë ýòîò ïîòîê ãðÿçè è åõèäíîãî ñîçíàíèÿ», — äîáàâèë îí.

Ïî ñëîâàì Ëåñèíà, þðèäè÷åñêè îí íå ìîæåò âëèÿòü íà ðåäàêöèîííóþ ïîëèòèêó «Ýõà Ìîñêâû». «Íî ìåíÿ ñëûøàò, è ìíîãîå ñëûøàò. Íåñîìíåííî, ìíå ýòî ñòîèò êàêèõ-òî óñèëèé, ïîòîìó ÷òî ýòî âñåãäà ïðîöåññ óáåæäåíèÿ», — ïîÿñíèë ãëàâà «Ãàçïðîì-Ìåäèà».

Îí òàêæå îïðîâåðã èíôîðìàöèþ î òîì, ÷òî Âåíåäèêòîâ ïðåäëàãàë âûêóïèòü ðàäèîñòàíöèþ. «Íå áûëî òàêîãî ïðåäëîæåíèÿ. Åäèíñòâåííîå, ÷òî ñîîòâåòñòâóåò äåéñòâèòåëüíîñòè, ÷òî Âåíåäèêòîâ êàê ÷ëåí ñîâåòà äèðåêòîðîâ «Ýõà» ïðåäëîæèë ïðîâåñòè îöåíêó àêöèé ðàäèîñòàíöèè», — ñêàçàë Ëåñèí.

«Â êàêèõ öåëÿõ îí õî÷åò ïðîâåñòè ýòó îöåíêó, îí íå îçâó÷èë. Ïóáëè÷íî ïîòîì îçâó÷èë è ïðåäñòàâèë êàê íåêèé ïîäâèã. Íî êàê-òî âÿëî. Òàì íå ïðîçâó÷àëî: âîò ÿ ïðåäëîæèë, à ìíå îòêàçàëè. Ñîâåò äèðåêòîðîâ ïðè ýòîì îöåíêó ïðîâåñòè ñîãëàñèëñÿ, îíà ñäåëàíà, è âñå ÷ëåíû ñîâåòà åå ïîëó÷àò. Îçâó÷èâàòü ÿ åå íå áóäó, ýòî êîììåð÷åñêàÿ òàéíà. Ìîãó ñêàçàòü òîëüêî, ÷òî ìû íå íàìåðåíû êàêèì-ëèáî îáðàçîì ïðîäàâàòü ýòîò ðåñóðñ», — çàÿâèë îí.

Ëåñèí äîáàâèë, ÷òî ïàêåò àêöèé «Ýõà Ìîñêâû», ïðèíàäëåæàùèé æóðíàëèñòàì ðàäèîñòàíöèè — ýòî «òîæå íåêèé âûìûñåë». «Ïàêåò àêöèé ïðèíàäëåæèò àìåðèêàíñêîé êîììåð÷åñêîé êîìïàíèè. Òàì åñòü ÷àñòü ïàêåòà, êîòîðàÿ ïðèíàäëåæèò [Âëàäèìèðó] Ãóñèíñêîìó, ÷àñòü ïàêåòà ïðèíàäëåæèò Âåíåäèêòîâó, ÷àñòü êàêèì-òî åùå ÷àñòíûì ëèöàì. Âû òàê ëåãêî áðîñàåòå — à âîò àêöèè æóðíàëèñòîâ ñîáèðàåòåñü âûêóïàòü? Ýòî î÷åíü ñåðüåçíàÿ äåôèíèöèÿ, çà êîòîðîé íàìåê íà íåêèé ïîëèòè÷åñêèé ïðîöåññ. Íî äëÿ íàñ ýòî áèçíåñ-ïðîöåññ», — îòìåòèë ãëàâà õîëäèíãà.

Ê ðåäàêöèîííîé ïîëèòèêå ÍÒ ó ïðåäñåäàòåëÿ ïðàâëåíèÿ «Ãàçïðîì-Ìåäèà» ïðåòåíçèé íå îêàçàëîñü. «Åñòü ôîðìàòû îäíîçíà÷íûå è íåîäíîçíà÷íûå, à åñòü íåêàÿ ïîëèòèêà ðóêîâîäèòåëÿ ÑÌÈ, îí åå ðåàëèçóåò, åñòü áèçíåñ-çàäà÷è — îí èõ òîæå ðåàëèçóåò.  öåëîì ìåíÿ èõ ðåäàêöèîííàÿ ïîëèòèêà óñòðàèâàåò — äîõîäû åñòü, ìàðæèíàëüíîñòü åñòü», — ïîÿñíèë Ëåñèí.

 íà÷àëå 2014 ãîäà íà «Ýõå Ìîñêâû» ñìåíèëñÿ ãåíåðàëüíûé äèðåêòîð. Ýòîò ïîñò âìåñòî ïðîðàáîòàâøåãî íà ðàäèîñòàíöèè 20 ëåò Þðèÿ Ôåäóòèíîâà çàíÿëà Åêàòåðèíà Ïàâëîâà, ïðåäëîæåííàÿ «Ãàçïðîì-Ìåäèà». Ïîñëå ýòîãî Âåíåäèêòîâ íàïèñàë ïèñüìî Âëàäèìèðó Ïóòèíó, â êîòîðîì âûðàçèë îïàñåíèÿ çà ñóäüáó ñâîáîäû ñëîâà, à â ðàçëè÷íûõ ÑÌÈ ïîÿâèëèñü ñëóõè î òîì, ÷òî ñîâåò äèðåêòîðîâ «Ýõà Ìîñêâû» íå ïîääåðæèò ìíåíèå æóðíàëèñòîâ è âûäâèíåò ñâîåãî êàíäèäàòà íà ïîñò ãëàâíîãî ðåäàêòîðà.

Òåì íå ìåíåå ýòîãî íå ïðîèçîøëî, è â íà÷àëå èþëÿ Âåíåäèêòîâ ïîäïèñàë ñ «Ýõîì Ìîñêâû» íîâûé òðóäîâîé äîãîâîð. Ðàíåå îí áûë ïåðåèçáðàí ãëàâðåäîì ñðîêîì íà ïÿòü ëåò.

Ñîãëàñíî óñòàâó ÇÀÎ «Ýõî Ìîñêâû», ãëàâíîãî ðåäàêòîðà èçáèðàþò æóðíàëèñòû, à çàòåì ñîâåò äèðåêòîðîâ, â êîòîðûé âõîäÿò òðè ïðåäñòàâèòåëÿ «Ãàçïðîì-Ìåäèà», îäèí íåçàâèñèìûé äèðåêòîð è ñàì Âåíåäèêòîâ, óòâåðæäàåò êàíäèäàòóðó.

Ïðóô

Îò ñåáÿ: Êîãäà ÿ ìîãó óæå èäòè ïèçäèòü ëèáåðàëüíîå ×ÌÎ.

Источник