Его тошнит от пирогов он ненавидит стихи

подошли.

— Ты окончательно мне дорога Наташа, –

ей Куприянов говорит.

Она ложится и вздымает ноги,

и бессловесная свеча горит.

Н а т а ш а.

Ну что же Куприянов, я легла,

устрой чтоб наступила мгла,

последнее колечко мира,

которое ещё не распаялось,

есть ты на мне.
А чёрная квартира

над ними издали мгновенно улыбалась.

Ложись скорее Куприянов,

Умрём мы скоро.

К у п р и я н о в.

Нет, не хочу. (Уходит).

Н а т а ш а.

Ужасно, я одна осталась,

любовь ко мне не состоялась,

лежу одна, лежу грущу,

рукой в окрестности верчу. (Плачет).

К у п р и я н о в (сидя на стуле в одиноком наслаждении).

Я сам себя развлекаю.

Ну вот всё кончилось.

Одевайся.

Дремлет полумёртвый червь.

Н а т а ш а (надевая рубашку).

Я затем тебя снимала,

потому что мира мало,

потому что мира нет,

потому что он выше меня.

Я осталась одинокой дурой.

со своей безумною фигурой.

К у п р и я н о в (надевая рубашку).

Наташа, гляди светает.

Н а т а ш а (надевая штаны).

Уйдите я на вас смотреть не хочу,

сама себя я щекочу

и от этого прихожу в удивительное счастие.

Я сама для себя источник.

Я люблю другого.

Я молча одеваюсь в сон.

Из состояния нагого

я перейду в огонь одежд.

К у п р и я н о в (надевая нижние штаны).

И нету для меня надежд.

Мне кажется, что становлюсь я меньше

и бездыханнее и злее.

От глаз подобных жарких женщин

бегут огни по тела моего аллее,

я сам не свой.

Зевает полумёртвый червь.

Н а т а ш а (надевая юбку).

Какой позор, какое бесстыдство.

Я доверилась последнему негодяю.

Это хам человеческого рода –

и такие тоже будут бессмертными.

Стояла ночь. Была природа.

Зевает полумёртвый червь.

К у п р и я н о в (надевая брюки).

О природоведение, о логика, о математика,

о искусство,

не виноват же я что верил в силу последнего

чувства.

О как всё темнеет.

Мир окончательно давится.

Его тошнит от меня,

меня тошнит от него.

Достоинство спряталось за последние тучи.

Я не верил в количество звёзд.

Я верил в одну звезду.

Оказалось что я одинокий ездок,

и мы не были подобны судакам.

Н а т а ш а (надевая кофту).

Гляди идиот, гляди

на окончания моей груди.

Они исчезают, они уходят, они уплывают,

потрогай их дурак.

Сейчас для них наступит долгий сон.

Я превращаюсь в лиственницу.

я пухну.

К у п р и я н о в (надевая пиджак).

Я говорил, что женщина это почти что человек,

она дерево.

Что же теперь делать.

Я закурю, я посижу, я подумаю.

Мне всё чаще и чаще кажется странным,

что время ещё движется,

что оно ещё дышит.

Неужели время сильнее смерти,

возможно что мы черти.

Прощай дорогая лиственница Наташа.

Восходит солнце мощное как свет.

Я больше ничего не понимаю.

Он становится мал-мала меньше и исчезает.

Природа предаётся одинокому наслаждению.

<Сентябрь 1931>

МИР

ДЕМОН.
Няню демон вопросил –
няня сколько в мире сил.
Отвечала няня: две,
обе силы в голове.
НЯНЯ.
Человек сидит на ветке
и воркует как сова,
а верблюд стоит в беседке
и волнуется трава.
ЧЕЛОВЕК.
Человек сказал верблюду
ты напомнил мне Иуду.
ВЕРБЛЮД.
Отчего спросил верблюд.
Я не ем тяжёлых блюд.
ДУРАК-ЛОГИК.
Но верблюд сказал: дурак,
ведь не в этом сходство тел,
в речке тихо плавал рак,
от воды он пропотел,
но однако потный рак
не похож на плотный фрак
пропотевший после бала.
СМЕРТЬ.
Смерть меня поколебала,
я на землю упаду
под землёй гулять пойду.
УБИЙЦЫ.
Появились кровопийцы
под названием убийцы,
с ними нож и пистолет,
жили двести триста лет.
И построили фонтан
и шкатулку и шантан,
во шантане веселились,
во фонтане дети мылись.
НЯНЬКИ.
Няньки бегали с ведёрком
по окружности земной.
Всё казалось им тетёркой.
ОН.
Звери лазали за мной,
я казался им герой,
а приснился им горой.
ЗВЕРИ ПЛАЧА.
Звери плача: ты висел.
Всё проходит без следа.
Молча ели мы кисель,
лёжа на кувшине льда.
РОГАТЫЕ БАРАНЫ.
Мы во льду видали страны.
Мы рогатые бараны.
ДЕМОН.
Бросьте звери дребедень,
настаёт последний день,
новый кончился шильон,
мир ложится утомлён,
мир ложится почивать,
Бог собрался ночевать.
Он кончает все дела.
ЛЯГУШКА.
Я лягушку родила.
Она взлетела со стола,
как соловей и пастила,
теперь живёт в кольце Сатурна,
бесшабашно, вольно, бурно,
существует квакает,
так что кольца крякают.
ВИСЯЩИЕ ЛЮДИ.
Боже мы развешаны,
Боже мы помешаны,
мы на дереве висим,
в дудку голоса свистим,
шашкой машем вправо влево
как сундук и королева.
НЯНЬКА.
Сила первая светло,
и за ней идёт тепло,
а за ней идёт движенье
и животных размноженье.
ТАПИР.
Как жуир спешит тапир
на земли последний пир.
МЕТЕОР.
И сверкает как костёр
в пылком небе метеор.
ЭПИЛОГ.
На обоях человек,
а на блюдечке четверг.

<1931?>

ГОСТЬ НА КОНЕ

Конь степной
бежит устало,
пена каплет с конских губ.
Гость ночной
тебя не стало,
вдруг исчез ты на бегу.
Вечер был.
Не помню твердо,
было все черно и гордо.
Я забыл
существованье
слов, зверей, воды и звёзд.
Вечер был на расстояньи
от меня на много верст.
Я услышал конский топот
и не понял этот шопот,
я решил, что это опыт
превращения предмета
из железа в слово, в ропот,
в сон, в несчастье, в каплю света.
Дверь открылась,
входит гость.
Боль мою пронзила
кость.
Человек из человека
наклоняется ко мне,
на меня глядит как эхо,
он с медалью на спине.
Он обратною рукою
показал мне — над рекою
рыба бегала во мгле,
отражаясь как в стекле.
Я услышал, дверь и шкап
сказали ясно:
конский храп.
Я сидел и я пошёл
как растение на стол,
как понятье неживое,
как пушинка
или жук,
на собранье мировое
насекомых и наук,
гор и леса,
скал и беса,
птиц и ночи,
слов и дня.
Гость я рад,
я