Театр закрывается нас тошнит

Валерия Гай Германика сыграла одну из главных ролей в фильме “Энтропия”

Фото: Евгения ГУСЕВА

У Хармса есть гениальный рассказ под названием “Неудачный спектакль”, в котором на сцену постоянно кто-то выходит, икает, тошнит и уходит за кулисы. А заканчивается все тем, что маленькая девочка говорит: “Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!”.

Жалко, что на премьере фильма “Энтропия” не нашлось ни одной маленькой или большой девочки, которая бы прекратила адское действо, царившее на сцене и в зале. Мы уже писали об этом фильме режиссера Марии Саакян, где главные роли сыграли Ксения Собчак, Валерия Гай Германика и божий человек, модель и экс-судья в “Топ-модели по-русски”, Данила Поляков.

Собчак благоразумно от премьеры откосила, оставив отдуваться своих коллег по съемочной площадке. Но и без нее кинотеатр “35 мм”, где проходил показ, не покидало безумие. Поляков, как настоящий защитник отечества, прибыл на премьеру в платье и затейливо подкрашенными красным бородой и глазами. Гай Германика также отнеслась к премьере серьезно – накрутила волосы, наклеила ресницы, нарисовала шикарные стрелки, а, чтобы быть еще краше, заправилась красным вином, которое кокетливо торчало из ее сумочки.

В отсутствие постоянного бойфренда режиссер приволокла двух редкой уродливости собак под мышкой. Решив разрядить обстановку, Валерия предложила нарядному Даниле раздеться. Божий человек внял приказу Германики, скинув с себя женские одежки и исподнее, стыдливо спрятав естество между ног, и горделиво поднял руки над головой. Мол, вот я каков – то ли девочка, то ли видение.

Тут же вспомнился главный убивец в “Молчании ягнят”, который развлекался таким же образом у себя дома. Московские тусовщики неоднократно видели, как Поляков проделывал подобный трюк в ночных клубах – если его хорошенечко попросить, так что делать “девочку” (так Данила называет свой акт), ему далеко не впервой, и это не было признаком сильнейшего волнения перед премьерой. Подумалось, что надо бы ему попробовать повторить этот фокус в день ВДВ в Парке Горького. Зрители обалдели, а Гай Германика и Поляков сообщили, что каждый, кто до конца фильма выйдет из зала, должен будет раздеться догола.

Первым через 10 минут выскочил сам Данила, как и обещал, в чем мама родила. За ним вышла, на удивление, одетая Германика, которая сказала своим друзьям, что если посмотрит фильм, то ее стошнит. И вернулась только на запланированное общение со зрителями. Которых, к слову сказать, в зале осталось немного – журналисты и гости картины под предлогом “сходить в туалет”, чинно отходили три шага от зрительного зала, а затем пулей бежали подальше от кинотеатра – аж набойки отваливались. Общения со зрителями не получилось.

Валерия Гай Германика, видимо, с толком провела полтора часа вне кинозала, так что ноги ее не держали. Усевшись на сцене в компании двух своих собак, она в витиеватых выражениях выражала свое отношение к зрителям и “Энтропии”, прерывавшись на попить и покурить. Отчаявшись добиться от барышни адекватного ответа, из зала расползлись последние зрители.

Более уродливого действия, чем в тот вечер, представить было невозможно. О’кей, и фильм и вокругпремьерная история на сцене вполне себе вписывается в рамки современного искусства, которое живо тем, что играет на твоих нервах: если тебя адски бесит, то уже хорошо – значит, задело (так объясняют сами творцы). Но в данном случае не хватало главного – идеи. Ибо если ты уж пытаешься устраивать перформанс, то позаботься о том, чтобы в этом был какой-то смысл. Протест, или, если угодно, призыв к революции. Потому что в другом случае ты не арт-объект, а идиот с мужским “недостатком”, зажатым между ног и не модная режиссерша, такая вся “настоящая”, а просто пьяная дура.

Источник

«Папа просил передать всем вам, что театр закрывается. Нас всех тошнит». Эти слова Даниила Хармса лучше всего передают впечатления от Олимпиады в Солт-Лейк-Сити вообще и от поведения там наших спортивных функционеров в частности.

Главный просчет руководителей российской делегации, безусловно, заключается в том, что они не подготовили в надлежащем количестве справки о том, что наши спортсмены болеют астмой и применяют препараты против диареи (по-русски говоря – поноса).

Однако ни справка, ни что иное не спасли ни Мюллега, ни Лазутину, ни Данилову. Все трое были дисквалифицированы за применение допинга и высланы из олимпийской деревни.

Не секрет, что практически все спортсмены, для которых победа главнее участия, принимают различные препараты, стимулирующие высокий уровень физической формы. Препараты бывают очень вредные и не очень. Запрещенные и нет. Среди запрещенных, особенно, выделяются препараты нейтральные, но маскирующие следы действия допинговых средств. На самом деле, именно эта маскировка, похоже, и становится чуть ли не главной частью современной спортивной науки.

Дисквалификация практически всей лыжной сборной Финляндии на прошлогоднем чемпионате мира произошла только потому, что финны плохо маскировались. Другие маскировались лучше. Все способы, разумеется, неизвестны. Кто же будет делиться таким выдающимся ноу-хау. Однако, после того, как больным астмой спортсменам разрешили принимать медикаменты, запрещенные для других, количество астматиков в национальных сборных резко увеличилось. Теперь вот новое слово в олимпийском движении сказал Мюллег со своей желудочной версией.

Совершенно очевидно, что говорить сегодня о равных условиях для всех спортсменов не приходится. О пристрастии арбитров сказано уже достаточно, но это другая песня. Здесь речь идет о препаратах, пищевых добавках и разного рода медикаментах. Для того, чтобы создать эти самые равные условия, есть два пути. Первый – отказаться от борьбы с допингом, к чему призывают многие специалисты. Однако, нынешнее руководство Международного Олимпийского Комитета во главе с Жаком Рогге, провозгласившее борьбу с допингом приоритетом олимпийского движения, ни за что на это не согласится.

Второй – запретить употребление всех медикаментов без исключения. Проблемы с желудком? – Очень сочувствуем, попробуйте рис без соли и куриный бульон. Приступ астмы? – Очень жаль. Берегите здоровье, ни в коем случае не принимайте участия в соревнованиях.

Астматиков, конечно, жаль, но что-то мне подсказывает, что большинство из них, в случае тотального запрета на применение медикаментов, чудесным образом исцелятся. Те же, кто действительно болен, смогут принимать участие в параолимпийских играх.

Представители России в МОК должны добиваться именно таких условий, или, по примеру остальных, объявлять наших лидеров астматиками.

Увы, у главы Олимпийского Комитета России Леонида Тягачева другие приоритеты. После того, как наших лыжниц не допустили к участию в эстафете, он сначала на экстренной пресс-конференции обвинял организаторов в предвзятости и угрожал, что российская сборная уедет домой. Не прошло и суток, как позиция г-на Тягачева изменилась. Оказывается, судейских ошибок не было, и во всем виноваты тренеры наших лыжниц. Как там сказал Хармс? Нас всех тошнит?

Лев Бруни.
Спорт.ру.

Источник

Виктор Вилисов

Нас всех тошнит: как театр стал современным, а мы этого не заметили

* * *

Выходит маленькая девочка.

Маленькая девочка: Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!

Хармс. «Случаи»

Инструкция

Что, собственно, произошло? Драматический театр как-то взял и тихо сгнил, а на его месте выросло что-то другое, что мы по инерции называем театром, потому что раз слово есть, то зачем придумывать новое. Про современное кино выходит модный нонфикшн, актуальная литература печатается сборниками, современному искусству посвящают целые издательские серии – все эти процессы книжного и медиаанализа мягко огибают новый театр.

Не стыдно сказать, что это первая такая книга на русском языке: литература про театр в России до сих пор ограничивалась либо академическими монографиями, либо ностальгическими воспоминаниями полусумасшедших советских актрис о том, как тогда было хорошо, когда от нашенского псих. театра смеялось, плакалось, переживалось. Перемены происходят довольно быстро, от современного театра всё так же захватывает дух, но совсем иным образом. Эти перемены вообще не отрефлексированы в литературе, которая делалась бы для читателя, хоть на полшага выходящего за пределы профессионального театрального сообщества. Это естественное следствие геттоизации театра, о чём в числе прочего в этой книге поясняется. Любая геттоизация должна быть разомкнута – для этого написано то, что вы читаете.

О чём мы здесь будем говорить? Под современным театром, на котором этот текст сосредоточен, имеется в виду ситуация радикальных перемен в театре и вообще перформативных искусствах, начавшаяся складываться в 60-х годах прошлого века, оформившаяся в 70-х в Европе, затем в США и других западных государствах, а в начале нулевых добравшаяся и до России. Театр этого типа многими до сих пор обозначается как экспериментальный или авангардный, на самом же деле это не то чтобы театральный мейнстрим, но просто единственный способ делать театр сейчас, который можно назвать живым и имеющим отношение к современности, актуальной чувственности.

В этой книге достаточно теории, которая местами может казаться сложной или утомительной, но на самом деле вряд ли будет, потому что (и это объясняется через одну главу) современному зрителю? для того чтобы быть удовлетворённым современным театром, необходимо понимать, как он устроен внутри и на каких принципах существует.

Читать эту книгу можно как угодно – быстро или медленно, с перерывами или разом; единственное, что я рекомендую, – параллельно смотреть видеозаписи спектаклей, о которых идёт речь; более или менее все значительные спектакли, в этой книге упоминающиеся, доступны для просмотра онлайн. Не воспрещается и только рекомендуется по ходу чтения делать собственный рисёрч: глубже гуглить имена, компании, события. Как современный театр разомкнут перед другими типами искусств и позволяет зрителю делать свой вклад в спектакль, так и этот текст только выиграет, если по пути прочтения будет обрастать дополнительным знанием, собираемым тем, кто это читает.

Напряжение времени: зачем театру быть современным

Вопрос «зачем вообще нужен современный театр, почему он должен быть современным, чем плохи классические модели?» хоть и наивный, но абсолютно легитимен. На него есть очень простой ответ: современное искусство (и театр, как его часть) – это единственная сфера деятельности человека, где обывателю доступна современность, где её можно обнаружить и почувствовать. Так называемая модернити, безусловно, расположена ещё и в науке и технологиях, однако концентрированная наука труднодоступна, а технологии в их массовом изводе не отражают острие момента, в не массовом же оставаясь, как и наука, труднодоступными. В массовой культуре, политике и социальных отношениях современности немного: базируясь на взаимодействиях огромного количества людей, эти сферы подвержены большой инерции, работе по уже знакомым законам и страху стремительных перемен. Только в современном искусстве доступны концепты и модусы чувственности «завтрашнего дня» (на самом деле сегодняшнего). Зачем нужно обнаруживать современность? Чтобы лучше понимать окружающую действительность и на основе этого понимания ежедневно принимать более верные решения. То есть – как бы странно и просто это ни звучало – современный театр нужен человеку, чтобы делать его счастливым.

Читайте также: Понос и тошнит взрослого

Никому не приходит в голову всерьёз говорить, что четвёртый айфон лучше десятого, а лечение нагноения подорожником или другим «традиционным» средством любым более-менее вменяемым городским жителем рассматривается как дикость. Стандартная для технологий и науки ситуация, когда новейшее тождественно лучшему, к сожалению, вообще не распространяется на сферу искусства. Это, если совсем упрощать, результат отчасти непонимания прагматической роли искусства в жизни человека, а отчасти – результат культа классических нормативов, который сложился, по меркам человечества, не так давно. На этом фоне возникает серьёзная убеждённость людей в необходимости 80 % классики в репертуарах театров. На самом деле соотношение должно быть ровно обратное: не больше 20 % сценического времени следует отдавать спектаклям, сделанным по каноническому списку театральной драматургии и сделанным традиционными средствами: переживающий актер в декорациях на сцене перед зрительным залом. Если пресловутые 80 % не будут отданы современному искусству, оно просто потеряется, не сможет передать мейнстримной культуре необходимый импульс развития.

Автор этой книги почти болезненно сосредоточен на современности и на инновации. Автор этой книги полностью отдаёт себе отчёт в том, что это не единственный критерий, которым определяется хороший театр и хорошее искусство. Да и сам вопрос о том, что такое современность, – зыбкий. Это либо то, что происходит прямо здесь и сейчас и в каждый момент меняется и ускользает, – и тогда это вообще невозможно определить, либо это некоторое напряжение между двумя точками во времени. И тем не менее вопрос современности и инновации, которая с современностью увязана напрямую, для искусства является ключевым. Американский эссеист, писатель и поэт Чарльз Бернштейн пишет[1]:

«Инновация – это не столько эстетическая ценность, сколько эстетическая необходимость. <…> Это средство, при помощи которого мы держимся за настоящее, ухватываем современность. Мы должны постоянно переизобретать наши формы и наш вокабуляр, чтобы не потерять связь с самими собой и тем миром, в котором мы живём. Необходимость изменений в искусстве обуславливается изменениями в общественной и экономической средах. Ответы прошлого далеко не всегда способны объяснять настоящее».

А что, если в спектакле целый час сидят и молчат – это называется современный театр? Я тоже так могу. А жопы голые показывать – это тоже современный театр? Философ Борис Гройс понимает инновацию как экономический обмен ценностями; в его описании инновация осуществляется путём обмена позициями между профанным и ценным, поэтому обывателю кажется, что театр вульгаризируется переходом от сакрального к обыденному, от высокого к низкому. На самом деле это процесс распространения искусства на всё новые и новые территории. А почему на сцене всё так непонятно? Нормальным языком сказать нельзя? Пока конвенциональные художники и театральные режиссёры задумываются в своих работах над вопросом «что сказать», настоящие художники-инноваторы обеспокоены другим, более серьёзным вопросом самой формы высказывания. Поэтому появляются работы, в которых как бы передаётся идиосинкратический импульс, для которого ещё не существует языка. На этом пути художнического визионерства легко пересекаются границы жанров и границы языков, там не надо ничего понимать. Сьюзен Зонтаг написала эссе «Против интерпретации» ещё в середине шестидесятых. В документальном фильме про спектакль Роберта Уилсона Civil Wars немецкий драматург Хайнер Мюллер описывал это как театр опыта, а не театр дискурса. Это важная формула, её следует запомнить.

Источник

За почти 30 лет независимости политики так и не смогли предложить украинцам хоть сколько-нибудь стройной системы ценностей и крепкого идеологического каркаса. Ограничиваются политическими лозунгами и штампами, бьют по болевым точкам общества, вызывая лишь раздражение. Как результат — слоганы не работают, а электорат голосует в пику засидевшимся во власти кандидатам.

Неделю назад, поздним пятничным вечером мне неожиданно позвонил мой старый приятель, с которым мы обычно общаемся раз в пятилетку. Судя по голосу и звонку в столь неурочное время, был он изрядно навеселе. “Извини, что я тебе звоню среди ночи, но я больше не могу!” — почти выкрикнул мне в трубку приятель. Выяснилось, что он идет к себе домой за город пешком от метро, а идти так прилично — минут 40. На мой удивленный вопрос, зачем ему эти приключения и почему бы не вызвать такси, друг уныло сообщил: “Я больше не могу слушать, как таксисты рассуждают о Зеленском!”. Можно только представить, как человека накрыло, если он предпочел проделать немалый путь до дома пешком посреди ночи, чем допустить даже мысль о том, что ему придется выслушать очередную порцию доморощенной политической экспертизы, которая у большинства украинцев, кажется, уже идет носом.

Нынешняя предвыборная гонка, похоже, претендует стать самой дикой и напряженной за всю и без того непростую современную историю независимой Украины (составить ей конкуренцию могут разве что бурные события 2004-2005 годов). События последнего месяца живо напоминают классиков абсурдизма, а реакция населения на них — известный рассказ Даниила Хармса “Неудачный спектакль”. Помните? “Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит”. Сменяющие одна другую, как в дурном калейдоскопе, нелепые новости, будто из злой политической киносатиры Пола Верховена “Звездный десант”, судя по всему, сорвали все гайки в головах поставленных перед сложным выбором избирателей. Чувствуете, пахнет горелым? Это горят предохранители. Дебаты, стадионы, анализы, все новые и новые дурацкие требования кандидатов друг к другу, пугающие решения украинского суда, апокалиптичные прогнозы от лидеров общественного мнения, бесконечная грызня между фанатами двух лидеров предвыборной гонки, вбросы в соцсетях, фейки и противоречащие друг другу мнения всевозможных экспертов — все это дезориентирует даже самых психически стойких и трезвомыслящих. Невероятно сложно в таком торнадо событий и информации сохранять критичность мышления. С которым, надо сказать, у большинства жителей страны и так, увы, не слишком сложилось.

Так откуда же этот коллективный психоз? Почему огромное количество людей разом сорвали с себя шапочки из фольги (у кого они были), плюнули на логику и отдались на волю эмоций? Вся страна с пеной у рта спорит, из кого получится лучший президент — из комика средней руки или из прожженного политика и бизнесмена, десятилетиями пребывающего во власти. Если успокоиться и немного посидеть в тишине, можно прийти к выводу, что это на самом деле битва двух симулякров, противостояние укоренившихся и ставших традиционными у нас популистских манипуляций (властная риторика Петра Порошенко) и непривычной для Украины стратегии завоевания массового зрителя при помощи довольно нехитрого наложения киношного образа на реальную фигуру (тактический ход Владимира Зеленского). Первый способ так набил оскомину, что уже не работает, второй — неожиданно сработал, вопреки всем законам логики.

За почти 30 лет независимости государственные лидеры так и не смогли предложить украинцам хоть сколько-нибудь стройной системы ценностей, крепкого идеологического каркаса. Соскочив с иглы совковой идеологии, мы пересели на лицо разрозненных и случайных политических лозунгов и штампов – по сути, предвыборного набора слов вроде “Армия, язык, вера”. Это короткое перечисление не ценностей, а болевых точек украинского общества (если не открытых ран). Ставшее традиционным. Политики давно уже в своих лозунгах указывают на проблемы, которые действительно волнуют нас. Но не решают их. “Бандитам — тюрьмы”, “Закон — один для всех”, “Улучшение уже сегодня”, “Жить по-новому”, “Я верну Украине Крым”. Но вместо решений мы получаем бесконечный замкнутый цикл «Люди бідкаються, влада розводить руками», как остроумно подметил в своей программе Майкл Щур.

На все эти кнопки политики старой формации жмут так давно и с таким остервенением, что сломали клавиатуру.

И тут на сцену выходит кандидат с новой риторикой, поведением и механизмами влияния на аудиторию. Он даже не пытается изображать профессионала и крепкого управленца. Он говорит «пацаны», обращаясь к избирателям, изъясняется общими, крайне абстрактными фразами, отвечает на вопросы журналистов “Я никому ничего не должен!”. Однако, несмотря на все это, его рейтинг растет чудесным образом. Здесь действует парадоксальная логика: чем хуже, тем лучше. Чем больше ошибается и демонстрирует некомпетентность кандидат, чем больше у него недостатков, тем более он симпатичен электорату. Так работает механизм политической идентификации.

Кроме того, нас всех тошнит. Тошнит от представителей власти, которые в публичных выступлениях красиво и убедительно вещают о растущих экономике, благосостоянии населения и надоях коров. О том, что нужно сплотиться, объединить усилия в общем порыве и еще немного потерпеть. В общем, без зазрения совести используют ту самую до боли знакомую и давно осточертевшую совковую риторику, плодами которой становятся лишь растущая поляризация, растерянность и озлобленность общества.

Людям понятен и интересен политический стиль, а не политическая идеология, писал голландский философ Франклин Анкерсмит. Похоже, в Украине сегодня прямо на наших глазах зарождается новый политический стиль, спрос на который три десятилетия готовили на пламени из нерешенных проблем и популистских обещаний политики старой закалки. Но их время вышло. И кроме самих себя, винить им в этом некого.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора.

Источник